Пишет Андрей Куприков: Хром

Его звали Хром. Имя своё он получил не от родителей химиков, а от уличных балбесов, издевавшихся над его хромотой, полученной то ли после болезни, то ли после аварии, то ли при рождении. Кстати, точно сказать этого никто не мог, так как Хром жил с глухонемым дедом, а о месте нахождения родителей или их могил ничего вразумительного поведать не мог, потому что помнил себя только последние пару лет, да и то с трудом. Всё что с ним было до этого оставалось мрачным покрывалом на девственном мозгу клиента психитрической клиники, доведшим врачей кого до диссера, кого до белой горячки.


Дед был тот ещё персонаж, с гривой седых нечесанных волос, плечами культуриста, сухой левой рукой, передвигающийся утиной походкой и постоянно зыркающий разноцветными глазами. Был он ветеран какой-то там стройки или войны, за что имел пенсию, однокомнатную лачугу и два-три раза в год приходившую бандероль, после получения которой, исчезал на неделю, то ли пил беспробудно, то ли оккультизмом занимался, но вид после этого имел весьма потрепанный и замшелый. Хром в его отсутствие из дома не выходил, ел, что оставалось в холодильнике и только поздно ночью открывал окно и уперев руки в подоконник всматривался в чернь неба, напоминая при этом гаргулью, так как вид имел соответствующий, то есть был не красавец, короче.


Как уживались псих и глухонемой понять никто не мог, а расспросить разумеется не было никакой возможности по причине немоты одного и беспямятства другого. Соседи давно привыкли и плюнули, правда некоторые суеверные граждане при встрече с кем из них плевались уже натурально, крестились, а потом быстренько делали ноги. Дед при этом ехидно улыбался, а Хром садился на пыльный тротуар и раскачиваясь начинал бормотать что-то, весьма похожее на мантры буддистов только на иврите. Почему на иврите? А так решил житель двора, постоянно пьянствующий, а потому являющийся верным поклонником ЛДПР и записным антисемитом.


В паспорте у Хрома значилось: Храмов Михаил Христофорович, а вот дата рождения пропечатана была плохо и при невнимательном взгляде можно было узреть и прошлый век и прошлое тысячелетие, что однако не мешало местному участковому Нурмухаммедову периодически проверять документ подопечного на предмет утраты, а заодно и на наличие самого паспортодержателя, коий по мнению славного и плохо говорящего по-русски стража порядка, мог в любой момент чего-нибудь нарушить, чем весьма огорчить сына пустынь, мечтающего о новой служебной квартире, обещанной ему начальством лет как пятнадцать назад.


На самом деле участковому очень нравилась девушка Даша, проживающая этажом ниже от странной парочки, натура у девушки была глубокой, а потому Даша числилась разведенной, часто выпивающей, имеющей двоих детей от разных гражданских сожителей, но при этом весьма содержательной и пылкой особой. Хрому Даша тоже нравилась и в этом начинается и заканчивается романтическая линия повествования, грубо прерванная мной, то есть автором, с параллельным выведением проходных персонажей из основной сюжетной линии.


Настоящего имени деда Хрома тоже никто толком не знал, да и не интересовался особенно, однако старожилы двора часто упоминали, что когда-то и кем-то было услышано, что некто похожий на восточного человека с бородой обращался к старику то ли Един, то ли Один, а потому все стали звать его Первачом, явно намекая на братство с зеленым гадом.


Размеренная жизнь психбольного Хрома Христофоровича и его деда Первача протекала тихо и незаметно, была мало кому интересна, а потому, когда в один прекрасный день , к концу лета, пятиэтажное здание сталинской постройки сначала изрядно тряхануло, как от землетрясния, после чего во двор въехала аварийная машина Горгаза, а вслед за ней лимузин грязно-серого цвета со странными номерами Х666ХХ00, то мало кто из жильцов мог предположить что это напрямую связано именно с Хромом и его странноватым дедушкой.


Всё оказалось просто. В одной из квартир рванула газовая колонка, а водитель на аварийке Горгаза просто заскочил домой на обед, следовавший за ним лимузин оказался старым рыдваном, купленным хозяином автосервиса арменином Вазгеном и в виду отсутствия документов на сокровище американского автопрома года эдак 71-го рождения, вынужденного изготовить кустарным образом номера в соответствии со своими представлениями о крутизне.


Надо заметить, что дальше своего района Вазген на нем не выезжал, а местные менты предпочитали не замечать вопиющего безобразия, к тому же большинство из них лечило свои колымаги и ведра на колесах непосредственно в храме гаечных ключей и моторного масла, то есть у самого Вазгена.

Колонка взорвалась в обиталище Хрома и Первача, по причине своей древности и отсутствия какого-либо ухода за ней. Никто не пострадал, ничего не загорелось, обеспокоенные обитатели дома угомонились, лезть с расспросами никто не пожелал и к вечеру все уже настолько были заняты своими делами, что не заметили, как к подъезду, где жили старик и пациент психушки скромно подкатила иномарочка из которой вышел человек с бесформенным лицом, фигурой престарелого кенгуру и быстренько прошмыгнул в створки давно некрашенных дверей, слегка загаженного, но ещё хранившего следы ремонта двадцатилетней давности, подъезда.


Хром и дед сидели на кухне пили какую-то травяную бурду, когда дверь в их логово распахнулась и человек, похожий на кенгуру, не снимая ботинок, прошел по короткому коридорчику, остановился и с ехидной улыбочкой произнес:


- Здорово, православные, не соскучились ещё?

- Уймись, образина -, ответил глухонемой Первач, приподнимаясь и наливая в огромный стакан бурдомаги из невообразимого чайника, способного поспорить возрастом с братом из фильма про революцию.

- Я так и думал, спокойно сказал человек, небрежно усаживаясь за стол и сложив перед собой руки.

- Ну и что дальше? - спокойно спросил Хром, нисколько не удивившись внезапному чуду моментального выздоровления Первача.

- Всё, как всегда -, буднично ответил человек, напоминавший в этот момент классическую канцелярскую крысу из иллюстраций к произведениям Гоголя.

-И куда теперь? - с презрением спросил Первач, сжимая и разжимая бывшую некогда сухой руку.

- А вам не всё равно? - с неменьшим презрением ответил человек и раскрыл ладонь, в которой оказался свернутый тетрадный листок с какими-то каракулями.

- Ему в Иерусалим, там три дня осталось да казни, кивнул в сторону Хрома человек,

- А тебе в весну 53-го, там по-веселей, там пару недель поцарствуешь.

- Кто решил? - с надеждой спросил Первач.

- Ты знаешь! - зло ответил человек.

- Когда?!

- Сейчас, можете начинать прощаться. Хром и Первач только слегка скользнули друг по другу взглядом, кивнули и стали расходиться по углам малюсенькой кухоньки.

- Вот только не надо мелодрам - бросил устало человек и вышел за дверь. Через несколько минут колонка взорвалась по-настоящему, разнеся в хлам всю однокомнатную нору.


Приехавшие МЧС-ники так и не обнаружили тел, а участковый Нурмухаммедов, поднятый бдительными жильцами, всё ходил и вздыхал о теперь уже точно пропавшей квартире. Единственное, что его утешало, это просьба Даши помочь с документами на её угол и паспортом, отданными ей какому-то барыге-риэлтеру.


Больше ни Хрома ни Первача никто не видел, а через год забыли и вспоминать. Квартира отошла государству в лице участкового. Даша забрала детей и уехала к матери в Челябинск, предварительно продав свою халупу и неплохо за нее выручив.


Сталин умер в 53-ем, в страшных мучениях, так говорят. То, что произошло на Голгофе знают вроде бы все, но далеко не все знают, кто такой Хром.